23

Одиноко жил пахарь в соседней округе.
Землю он не пахал, а земля тосковала о плуге.
Был женат, но ребенка жена не качала,
А земля без семян все дичала, почти что кричала.
Он ребенка нашел... Где и как это было,
Мы не знаем. Возможно, что просто в могиле.
Умным людям до этого нету ведь дела.
Важно только одно — как земля улыбалась и пела...

Немая девушка, делившая с Виджи его дом, даже если она стояла на одном месте, производила впечатление всегда готовой нестись куда-то. Сейчас она протягивала Бекке свежевыглаженный лоскут чистой тряпки. Но за этим простым и радушным жестом явно ощущалось напряжение всего ее тела, готового куда-то лететь, и рыжих глаз, бегающих из стороны в сторону в поисках наилучшего пути для бегства. Стараясь не вспугнуть ее, Бекка взяла тряпку и поблагодарила девушку, хотя, по правде говоря, у нее у самой нервы были напряжены до предела странными выходками немой.

— Больше не нужно, — сказала она. — Я хорошо отмылась. Но если ты не возражаешь, я возьму эту материю с собой, когда мы снова отправимся в путь. Благодарение Богоматери, у нас нет ни ран, ни ушибов, но благоразумнее быть к ним готовыми.

Девушка оскалила зубы, при большом воображении это можно было принять за улыбку. Бекка подумала, что этой девице доверять нельзя ни в чем. Она мало что знала о диких животных — только из книг, — но какое-то древнее опасение пробуждалось в ней при взгляде на странную немую компаньонку Виджи.

Две молодые женщины пристально изучали друг друга, стоя в единственной большой комнате жилища Виджи. Из кладовки доносился тоненький жалобный плач Шифры. Немая никак не реагировала на пронзительный крик, во всяком случае не больше, чем на другие звуки.

Когда Бекка и Гилбер, спотыкаясь, вышли из ночной тьмы и непрошеными гостями возникли на пороге дома Виджи, совершив долгий бросок чуть ли не ползком через сжатые поля, топот их ног по половицам поднял карлика из его кресла у камина, но девчонку не разбудил. Она продолжала спать, свернувшись клубком, на полу возле огня, совсем как собака. Об их приходе она узнала только тогда, когда Виджи схватил ее за плечо и хорошенько потряс. Тогда она тут же проснулась. Бекка до сих пор помнит блеск ножа, выхваченного из ножен, прикрепленных к голени девушки, готовой немедленно убивать. Странные звуки — низкие и примитивные — клубились в горле немой, когда она дико таращилась на них. Затем Виджи сделал несколько четких знаков, указывая, куда надо проводить гостей, и нож — не слишком охотно — исчез в ножнах. В золотистых глазах погас огонь ярости, они исчезли из виду, когда она наклонила голову, приветствуя гостей хозяина. Бекка, однако, не была уверена, что ее действительно приветствуют.

Глядя на нее сейчас и одновременно прислушиваясь к крику Шифры, Бекка остро ощущала боль своего одиночества.

— Мне даже не разрешают брать ее на руки, — жалобно сказала она немой. — Виджи не велит, во всяком случае, пока он не убедится, что рана начала заживать. Он боится, что если с ней будут нежничать... Но ведь маленькой прикосновение нужно не меньше, чем молоко, верно?

Немая девушка продолжала смотреть на Бекку с той же самой ледяной древней подозрительностью, как будто вся ее жизнь зависела от бдительности. Прямые желтые волосы космами закрывали чуть ли половину лица; это был еще один барьер между ними.

— Как бы я хотела, чтоб ты умела говорить, — продолжала Бекка. Она знала, что даром тратит слова, но Гилбер и Виджи ушли два дня назад, даже не потрудившись сказать женщинам — куда и зачем. Поэтому Бекке было необходимо хоть с кем-нибудь поговорить, иначе она боялась сломаться от непереносимой боли одиночества. — Я хотела бы, чтобы ты знала, как сильно... как сильно я тебе завидую. Может быть, ты тогда не отталкивала бы меня так непримиримо.

Немая насторожилась — пугающая пародия на движение человека, прислушивающегося к словам собеседника и пытающегося догадаться, что последует дальше. Бекка решила, что этому фокусу немую обучил Виджи, чтобы создать у Бекки иллюзию общения в этом Богом забытом уголке фермы Благоговение.

Шифра завопила еще громче. Теперь это был уже не просто крик боли, сопровождающей выздоровление. Бекка чувствовала в этом голосе страстное желание есть. Она жестом показала на кладовку и покачала в пустых руках невидимого младенца, а затем ткнула пальцем в заляпанную пятнами хлопчатобумажную рубашку девушки, чтобы у той не осталось сомнения.

— Она голодна, — добавила Бекка, хотя и знала, что ее голос уходит в пустоту.

Девушка посмотрела вниз, потом вверх, чтоб встретиться с глазами Бекки, снова оскалила зубы, будто готовясь грызть кости, весело кивнула и отправилась за Шифрой. Она вернулась из кладовки, неся на руках Шифру, завернутую в чистые пеленки, и сразу уселась в качалку Виджи, стоявшую около камина. Ее обязанности в отношении ребенка давали ей привилегию сидеть в этом кресле — единственном более или менее удобном в этом доме. Каким-то непостижимым способом, без слов, она дала Бекке понять, что эта привилегия возвышает ее над незваной гостьей. Связанные веревками части качалки жалобно застонали и заскрипели, а девушка рывком распустила завязку на вороте рубахи и вылезла из нее так же ловко, как вылезает змея из старой кожи. Груди были маленькие, с розовыми сосками, но роль свою они выполняли, судя по удовлетворенному сопению Шифры.

Горе ледяными пупырышками струилось по коже Бекки, смотревшей на то, как немая кормит Шифру. Никакие воспоминания не ранили ее и вполовину так сильно, как боль, вызванная ощущением пустоты в своих руках. Она даже не мой ребенок, думала Бекка. Казалось бы, это не должно ранить так сильно... А мне больно. Какая-то извращенная часть ее сознания молилась, чтобы проклятое семя Адонайи пустило росток в ее теле, чтобы она могла родить ребенка, который будет принадлежать только ей одной. Зачатое — это еще не рожденное и не воспитанное, думала она. Даже если это и его ребенок, я найду способ сделать его моим, и только моим. Но крови, начавшиеся у нее слишком рано, развеяли ожидания. Его семя попало в нее как раз тогда, когда период течки кончался. И Бекка снова ощутила всю глубину окружавшей ее пустоты.

"Но впереди еще Кооп, до которого идти да идти, — размышляла она. — Беременная женщина путешествовать не может. Пройдут месяцы, когда я снова окажусь в поре, а к тому времени мы уже доберемся до города и до Елеазара". Ее полные тоски глаза смотрели на сосущую грудь девочку и на ее довольную кормилицу, забывшую обо всем на свете, кроме своей ни с кем не разделенной радости. Если б они разрешили мне хотя бы подержать ее, то было бы не так тяжело. Но когда мы окажемся на дороге в город... При этой мысли взгляд Бекки автоматически перешел на ножки ребенка. Нет, подумала она, никогда больше... Там, где еще недавно дрыгали и стучали по пеленкам две маленькие крепенькие ножки, теперь была только одна.

Память раскрывала свои холодные восковые лепестки.

Ужас той первой ночи у Виджи, наверное, никогда не покинет ее. Огонь в камине и свет лампы немного смягчали зрелище того, что увидел карлик, когда он и Гилбер развернули пеленки и обнажили ножку Шифры. Гниение зашло так далеко, что их вердикт был одинаков и беспощаден.

— Я могу это сделать, — сказал Гилбер. — Мой отец научил меня кой-чему там — в горах. Я сделал бы это и раньше, будь у меня с собой инструменты (быстрый взгляд в сторону Бекки) и твое согласие, мисси. Надо было раньше делать, да все нужно чистое, иначе ничего не получится. Ты поможешь нам?

Виджи кивнул и сделал знак немой. Она подбросила в огонь дрова, а затем выскочила, чтоб принести целый котел воды. Родники Благоговения славились своей чистой и прохладной водой — о них даже пели песни, сложенные во время войны за обладание "скачущими водами", и вряд ли кто-нибудь стал бы оспаривать, что после кипячения эта вода удовлетворяла всем требованиям врачевателей. Но для Гилбера Ливи она была недостаточно чиста.

— Нет ли у тебя спирта? — спросил он.

— Спиритизмом не занимаемся, а сами духи что-то давненько меня не навещали, — пошутил Виджи, как часто шутят люди, когда им предстоит такая суровая и страшная работа, что душа может и не выдержать. — Нет, парень, я знаю, что тебе надо. Там, за домом, стоит сарай. В нем ты найдешь кувшин сивухи.

Гилбер нашел там еще много чего. Бекка только глянула на хищные зубья ножовки и тут же убежала. Прижимаясь спиной к наружной стене дома, она скользила вдоль по ней в поисках места, где можно было бы скрыться от глаз тех, кто мог случайно увидеть ее из хутора Благоговение. Потом она увидела корявое старое дерево. Листья уже облетели, ствол и кривые ветви почернели, так что если б какой-нибудь случайный взгляд и заметил ее рядом, скорее всего ее приняли бы за жалкий изуродованный пень.

Свежий запах земли наполнил ее ноздри, когда Бекка стала как бы частью дерева. Свернувшись в комок, она заткнула пальцами уши и стала ждать. Она слышала только собственное затрудненное дыхание.

"Трусиха! — вопил Червь. — Позор! Пройти весь этот путь ради своей сестры, а затем убежать, убежать, как раз когда ты можешь что-то сделать, чтобы ей помочь!"

"Убирайся! — крикнула она в темные глубины своей души. — Замолчи! Я сделала все, что могла, и даже больше. Но я не смогу видеть это, не смогу! Лучше мне быть здесь, где мне не надо видеть или знать, что он с ней делает, чем присутствовать там с ним, когда он будет надеяться на меня, а я могу... могу..."

"Бежать? — хихикнул Червь. — Упасть в обморок? Ты переняла манеры, которые всегда презирала в других женщинах. И это та девушка, что хотела стать врачевательницей подобно мисс Линн? Врачевание — не только успокаивающие советы беременным, а потом угощение в гостиной. Вот так боец, считавший, что может справиться с любым врагом, обладая знанием, полученным от Марты Бабы Филы! Но борьба — это нечто большее, нежели возня на полу с той костлявой и злобной девчонкой".

Оставь меня в покое! Эта просьба была уже рыданием лущи, но Червь был безжалостен, как сам Господин наш Царь.

"Никогда ты не будешь одна, пока жива. Никогда не будешь одна, пока будешь знать, что все твое мужество свелось к издевательству над раненым мужчиной! А когда необходимо твердое сердце, когда ребенок чувствует прикосновение зубьев пилы к ее плоти и к кости, а потом укус обжигающего пламени, чтоб заживить рану..."

"Нет! Нет! Шифра, моя дорогая Шифра!" — Бекка заставила себя вскочить на ноги, и вдруг оказалось, что она уже далеко от дерева, что бежит с полубезумными глазами и разметавшимися волосами. С вытянутыми вперед руками она мчится к дому Виджи, выкрикивая имя сестры.

Крошечное существо, похожее скорее на пень, выросло из мрака и схватило ее за руки.

— Бекка! Бекка! — сказал Виджи с присущей ему спокойной и нежной силой. — Твоему мужчине и моей девушке от нас не нужна никакая помощь, кроме вот этой. — Он отпустил Бекку и сунул ей в руки пару полированных брусков из красного дерева. Она смотрела на них разинув рот, как полоумная. Виджи показал ей старую скрипку, чтобы она могла рассмотреть ее получше. И кивнул в сторону хутора. Его собственный дом — форма, в которую вылилось особое отношение к нему хуторян из-за его провидческих способностей, — стоял на небольшом холмике, откуда открывался вид на поля и на фермерские постройки. Уважение, которое испытывали к нему родичи, было окрашено страхом и даже отвращением, так что определенный остракизм гнома со стороны хуторян можно было рассматривать и как оскорбление, и как дар.

— Эти, что живут вон там, — сказал Виджи, — предоставили меня своим собственным занятиям. Но это вовсе не значит, что они не примчатся сюда, если поднимется тревога. Твой мужчина дал девочке свои самые сильные лекарства, какие только мог составить и которые должны погрузить ее в сон... почти что последний. Но чувствовать она все равно будет... надеюсь, не так уж сильно. Не очень сильно, помоги ей Боже. — Он приложил скрипку к плечу и прижал ее своим бородатым подбородком. — Там привыкли к моей музыке по ночам — моей и моей девушки. Она не может ее слышать, но ощущает звук, когда эти бруски ударяются друг о друга, причем чем громче, тем лучше. Никто не говорит нам ни слова, даже если мы будим весь хутор своим кошачьим концертом. — Для начала он провел смычком по струнам и, судя по всему, остался удовлетворен полученным кошмарным звуком. — Мы дадим им то, что они привыкли слышать, дадим как можно громче, и тогда они не расслышат крика, который издаст твоя сестренка, если...

— И мы ее тоже не услышим, — воскликнула Бекка и наклонилась, чтоб поцеловать маленького человечка. — Не думаю, чтобы я выдержала это. Да благословит тебя Дева Мария, Виджи.

— Ей надо было заняться этим пораньше, — ответил он как-то странно. Но прежде чем Бекка успела его о чем-то спросить, он, по громко выкрикнутому счету "три", нырнул в волны музыки. Бекка принялась отбивать такт своими деревянными брусками, и скоро и холм, и долина были затоплены какой-то дикой безумной песней. В Благоговении в нескольких окнах вспыхнул свет. Один, два, три человека выскочили из своих спален, грозили кулаками, что-то кричали. Видимо, хуторские знали, что карлик не подвластен обычным законам, ибо они вскоре возвратились к своему прерванному сну.

Бекка и Виджи не останавливались ни на минуту до тех пор, пока из дому не вышла немая и не потянула Виджи за рукав. Вернувшись в дом, Бекка нашла Гилбера сидящим у камина. Он сидел, закрыв лицо руками. На столе и на полу стояли тазы с кровавой водой. В воздухе висел какой-то незнакомый запах и пахло горелым мясом. Гилбер снял свою кожаную куртку и рубашку. Они лежали аккуратно сложенными на столе, который все еще был покрыт простыней с яркими кровяными пятнами. Пятна крови покрывали руки Гилбера, кровь засохла на черных густых волосах, покрывавших его грудь, а когда он поднял голову, чтоб встретиться с ней взглядом, Бекка увидела, что все его лицо тоже забрызгано кровью.

— Бекка... — Его взгляд выражал страдание, но там не было смертного приговора.

— Где она? — спросила Бекка.

— В кладовке. Мы для нее соорудили там ящик. — Он указал глазами на полуоткрытую дверь. — Сейчас она спит. Виджи даже отдал ей свою собственную подушку. Бекка, мне так жаль... я...

— Она жива? Будет жить? — Слова словно откусывались — маленькие и твердые, как кусочки жилистого мяса.

— Жить она будет, — сказал он с грустью.

— Тогда о чем сожалеть? Ты спас жизнь моей сестры, Гилбер Ливи. — Она подошла к нему, опустилась на пол возле кресла, на котором он сидел, и положила свои ладони на его колени. Огонь был жарок и приятен после ночного холода. — Ты, должно быть, и впрямь сын священника, как ты говорил, раз овладел таким искусством врачевания, — сказала она и поцеловала его ладонь и костяшки пальцев.

Вместо ответа он снова спрятал лицо в ладонях.

— Как долго... — простонал он, качая головой, — как долго проживет она после того, как наши пути скрестятся с путем еще кого-то? И когда мы доберемся до города и горожане увидят ее увечье, то какая будет ей польза от того, что я сделал? Твои люди убивают детей и за меньшее.

Он был прав. Она знала это, и сердце ее разрывалось. Она слишком устала для слез, холод ночи все еще пронизывал ее до костей, несмотря на огонь камина, съедая в ней все, кроме отчаяния, заставляя ее дрожать в темноте. Теплые руки обхватили ее, а чистый аромат леса смешался с резким запахом крови и сладковатым запахом мужского пота. Она обхватила его шею и почувствовала, как он содрогается от беззвучных приступов рыданий. У нее почти не осталось сил, но она все же отыскала слова, принесшие ему утешение в горе.

В самом далеком и тихом уголке ее мозга возникла мысль: а ведь это даже не его ребенок, чужой, не родич. Почему же он так убивается? А потом пришла другая, ответная: я просто не знала, что есть мужчины, способные так любить.

Где-то далеко-далеко и в то же время совсем близко скрипнула дверь.

— Ну, она спит, и спит весьма спокойно, надо сказать, — раздался щебечущий голос Виджи. Он тряхнул их обоих за плечи, как будто будил спящих. — Эй вы! Никогда еще не видал лучшей работы врачевателя, так чего вы ревете? Неужто моя музыка так плоха?

— О, Виджи, какой в этом смысл? — Щека Бекки была мокра от слез Гилбера. — Для такой калеки нет места в этом мире! Она все равно что мертва!

Виджи подергал себя за один каштановый ус и явно готовился отпустить одну из своих излюбленных шуточек, как вдруг что-то в нем изменилось. Глаза стали отсутствующими, они как будто искали нечто, видимое только ему. Голос его смягчился, превратился в ритмичный шепот.

— Все равно что мертва, говорите вы? Нет! Жизнь всегда лучше смерти, хотя ничто не умирает навсегда. Только держите это знание при себе, вместе со всеми другими вашими тайнами. Держите их тут! — Бекка чуть не вскрикнула, когда карлик протянул руку к ее животу. Рука остановилась в нескольких дюймах от него, а затем ладонь как бы сама собой поползла вверх, как поднимается лист в потоке восходящего воздуха. Виджи смотрел, как ползет его рука, завороженно, будто это была часть какого-то совсем другого существа. Его совиные глаза моргали. Бекка чувствовала, как напрягся пораженный Гилбер. Она подумала о том, что он будет делать, когда ясновидение прервется и карлик, судорожно дергаясь, рухнет на землю. Практичная даже в эти минуты, Бекка бросила взгляд на ведерко с растопкой у очага, высматривая там палочку, которую можно будет вставить ему между челюстями, когда начнется припадок.

— Твое дело не о смерти болтать, милая Бекка, — говорил Виджи, все так же будто бы издалека. — Твое дело — Жизнь, и ты выберешь жизнь, а не смерть и возьмешь меч, чтоб учить тех, кто говорит, будто они служат Жизни, хотя на самом деле они служат лишь Лжи. Этот ребенок — только первый из тех, кого ты спасешь, Бекка. Она будет жить, жить тут со мной, в полной безопасности. Что такое еще один рот под этой крышей? Я странный человек, собирающий искалеченных, повредившихся, рожденных вне брака. В будущем станут говорить об "Урожае Виджи" и о "Жатве Шифры". Того, чего она уже вкусила, ей не хватит и на глоток, когда она вырастет.

— Вкусила... — У Бекки перехватило дыхание. Ясновидение Виджи перенесло ее опять на ночной холм, заставило взглянуть вниз и увидеть ту страшную вещь, которую Шифра схватила и стала обсасывать, чтоб утолить голод. Перед внутренним взором Бекки встал образ груды костей; кости живых поедали кости мертвецов.

— Вырастет... О, она вырастет! И то, что она будет нести в себе, станет соперничать с твоей... — От смеха крупная голова Виджи стала качаться из стороны в сторону. Судороги делались все сильнее, и кончилось все тем же, что Бекка видела тысячу лет назад на празднике Окончания Жатвы.

Припадок, случившийся с карликом, имел одно положительное последствие: он вывел Гилбера из его похоронного настроения и заставил действовать. Он сделал все, чтобы помочь Виджи и не дать ему причинить себе вреда, бросая короткие распоряжения Бекке: принести то или сделать это. Немая во время припадка, как и во время пророчества, продолжала одиноко сидеть в углу с клубком грубой шерсти в руках и с обнажающей острые зубы улыбкой на губах.

Позже, когда Виджи стало лучше, они принялись обсуждать детали плана.

— Мы будем хорошо заботиться о Шифре. Она разделит нашу судьбу, — говорил Виджи. — Вам же предстоит дальняя дорога, готов биться об заклад. Ведь не хутор же Благоговение был вашей целью, — добавил он с обычной своей проницательностью.

Бекка положила правую руку на то место, где под ее юбками бугрился спрятанный там револьвер и бумаги.

— Мы пойдем к берегу океана и к городу Коопа. Адонайя скоро придет в себя, — сказала она, — если, конечно, он выжил...

— О, выжить-то он выжил! — Виджи, казалось, было противно говорить об этом. — Новости ведь у нас распространяются быстро. Не знаю, как это ты осмелилась так с ним поступить, но он все еще альф Праведного Пути.

— Слава тебе. Пречистая Богоматерь! — Бекка чуть ли не выплюнула эту благодарность. — Благодарю Тебя не за него, а за то, что дети спасены от Чистки.

— Аминь.

— И за то, что с ним сделают горожане, когда я расскажу им, каким образом он украл их дары, для чего их использовал и как бесстыдно украл у па наш хутор и самую его жизнь.

Все это вырвалось у нее в потоке давно сдерживаемой ненависти. Ей не понадобилось много слов, чтоб рассказать Виджи и Гилберу о причинах, вызвавших ее появление на дороге, ведущей к Побережью.

— Законы города выше законов хутора. Без городов и без городского Знания мы бы все еще ковыряли землю заостренными палками. Если от них не придут караваны, наши большие машины встанут на полях из-за нехватки топлива. А без машин мы не вырастим и половины того зерна, которое нам нужно, чтобы прокормить себя. Кооп всячески заботится о хуторах, и дела, что там творятся, ему не безразличны, — закончила Бекка.

— Правосудие... — Виджи почесал бородку. — Значит, для начала ты станешь разыскивать своего брата?

— Да, Елеазара.

— Тогда вам следует отсюда двигаться через поле сахарной свеклы. Эта тропа выведет вас к лесу скорее других. А потом я бы держался подальше от других хуторов. Самое доброе слово, которое я слыхал о тебе, Бекка, это "дьяволица". И это говорили женщины.

— Их можно понять, — ответила Бекка с горькой улыбкой, вспомнив о Хэтти.

Все трое сидели на табуретках вокруг стола. Виджи протянул руку и похлопал по стиснутому кулаку Бекки.

— Не беспокойся о Шифре, дорогая. Я прожил довольно долго, но все же не настолько долго, чтобы счастье перестало меня опекать. Видишь вон ту? — спросил он, показывая на немую, скорчившуюся в уголке. — У нее есть кое-что, чтобы правильно кормить твою сестренку. Верно ведь, милочка?

Она никак не могла услышать его оклик, но Виджи помог делу, с силой топнув по полу. Вибрация, видно, дошла до девушки. Она подняла голову, и Виджи сделал ей какой-то знак. Она ухмыльнулась и распустила ворот рубашки, обнажив свои тощие груди. Немая сжимала одну из них до тех пор, пока из нее не потекла голубовато-белая струйка молока. Стыда у немой было не больше, чем у Евы. Гилбер потупил глаза, чтобы не видеть.

— Виджи, а где ее ребенок? — шепнула Бекка, хотя тот же вопрос она могла бы смело выкрикнуть и во весь голос. Немая девушка опять занялась своей пряжей.

— Умер. — Голос карлика дрогнул. Его глаза, выражавшие целый мир чувств, остановились на немой. — Она родилась совсем не такой. Это была самая милая, самая умная и самая хорошенькая из всех девчушек, носившихся по полям. Много-много раз я сидел тут одиноко и смотрел, как она играет, считая годы, оставшиеся до того времени, когда она исчезнет из хутора. Бывало, я сам себе рассказывал сказки, древние сказки о прекрасной принцессе, вышедшей замуж за безобразного тролля, любовь которой превратила его в молодого и красивого. Старые сказки, древние сны... — Виджи прикрыл глаза, а рот, казалось, наполнился острыми колючками. — Потом пришла зараза, свалила ее с ног и выжгла почти дотла. Когда болезнь ушла, девушка превратилась в тощую, совсем безволосую и глухую, как камень.

Он взглянул на свои собственные руки, на их нежную кожу, слишком розовую для настоящего мужчины.

— Иногда я сожалею, что мне оставили жизнь из-за моего второго зрения. Бог знает, какими еще силами я обладаю, но мне это неизвестно. Как знать, может быть, я молился слишком горячо и своими молитвами вызвал это зло? С первого взгляда я захотел, чтобы она была моей, а когда болезнь изуродовала ее... — Вздох пошевелил его усы. — Они хотели подвергнуть ее Чистке, еще когда она лежала, изо всех сил цепляясь за жизнь. Ведь когда они узнали, что с ней такое, она потеряла для них всякую ценность. Поэтому я вступился и сказал, что мне пригодилась бы служанка. Джед смеялся, потом решил, что шутка недурна, и отдал ее мне.

Женственные руки карлика сжались.

— За Силу надо платить. Ни одно исполнение молитв не дается просто так.

— Ее ребенок... твой... — Гилбер никак не мог найти нужных слов.

— Бог дает, — сказал Виджи, снова поглядев на сидевшую в углу немую, — а Господин наш Царь отнимает. Иногда он даже не ждет, пока ребенка положат в колыбельку. Иногда его меч пронзает чрево. Травница приехала уже после родов. Я ждал ее снаружи. Когда мы вошли, она лежала без движения, а ребенок, совсем синий, в ногах кровати. — Кулаки Виджи били по столу, пока плоть их не ощерилась занозами и не побагровела от прилива крови.

Лепестки закрывались сами по себе, хладный, срезанный цветок памяти умирал с наступлением заката — железной тюрьмы прошлого.

Шифра все еще жадно сосала грудь немой девушки. Бекка взяла хромой табурет и придвинула его к немой так близко, что та не могла ее не заметить.

— Ты ведь можешь говорить, правда? — Вопрос Бекки звучал так, будто она полностью была уверена в ответе. Так, будто в правильном ответе вообще не было нужды. — Ты же была взрослой, когда пришла та лихорадка... Поэтому ты должна говорить. Так почему же ты не хочешь говорить теперь?

Девушка упорно вглядывалась в Бекку поверх головы Шифры и злобно улыбалась. Ее глаза не отрываясь смотрели в лицо Бекки, и взгляд был необычайно упорен.

— Почему ты не говоришь? — повторила Бекка. — Если бы ты вообще не издавала никаких звуков, я бы подумала, что лихорадка отняла у тебя и голос, но я же слышала, как ты кряхтишь, рычишь, хрипишь, будто целый Ноев Ковчег. Ты просто избрала молчание. Почему?

Ответа она не получила; только тот же упорный взгляд да волчья ухмылка.

Бекка откинулась назад так, что табуретка чуть не опрокинулась.

— Бесполезно. Может быть, ты и умеешь говорить, но я-то не могу заставить тебя понять, о чем спрашиваю. Может, Пречистая Богоматерь сделает Так, чтобы Виджи не вел себя как грубый мужлан и уделял бы Шифре хоть час в день, пока она будет здесь. Если с ребенком не разговаривать, то он и не научится этому. Надо будет серьезно побеседовать с Виджи, когда он вернется...

— А что ты хочешь, чтобы я ей сказала? — Голос был грубый, гнусавый, некоторые слова не договаривались. Как ни странно, но Бекка ничуть не удивилась, услышав его. Ей было только интересно.

— Ты меня слышишь?

Опять те же зубы, та же улыбка, что не была улыбкой, то же отрицательное мотание головой.

— Я ничего не слышу.

А затем, беззвучно, она начала выразительно шевелить губами, формируя слова: "Но зато я вижу".

Бекка смешалась, она не в состоянии была прочесть это послание, хотя губы девушки двигались весьма отчетливо.

— Я знаю, как выглядят слова, — объяснила девушка. — На губах.

— Тебя научил Виджи?

Смех девушки был смесью визга и скрипа:

— Он учит меня быть его собакой. Он пускает меня в кровать, только когда я могу принять в себя его штуку. А они еще зовут его маленьким человечком! — От ее жуткого хохота дрожали стены.

Бекка уже стала жалеть, что она вообще начала этот разговор с девушкой Виджи.

— Ты была бы мертва, если бы не он, — сказала она, хотя Червь, что сидел в ней, уже высекал своим железным языком мелкие злые искры: "Как бы гордилась Хэтти, если бы могла слышать тебя! Как это прекрасно — защищать мужчину от неблагодарной женщины! Вот она — моя девочка, — истинная дочь Праведного Пути!"

— А я и так рано или поздно умру! — Девушка отбросила возражение Бекки как ветер — полову. — Как только они решат. — Она указала подбородком на окно, выходившее на хутор Благоговение. — Они определяют мою жизнь, они определяют мою смерть, они решили, что будет хорошо, если этот недомерок возьмет меня к себе, чтобы трахаться (это слово вызвало краску стыда у Бекки) и засунуть в меня ребенка. — Она перегнулась через Шифру и с нежностью во взгляде, достойной самой Богородицы, промурлыкала: — Но я решила, что его ребенок должен умереть.

— Ты... убила его? — Бекка почувствовала, как привычная ровная пульсация ее сердца внезапно оборвалась. Девушка не ответила. Бекка заставила себя снова поднять лицо и дать ей прочесть вопрос на губах:

— Ты убила ребенка Виджи?

— А тебе-то что? Эту я не убью. Эта — не его ребенок.

— Но во имя самого Неба, почему?

Прежде чем ответить, девушка одним пальцем нежно заставила Шифру отпустить левый сосок и переместила ее к правому.

— Я же сказала тебе. На этот раз решала я. Не он. Не они. Когда ребенок вышел из меня, я задушила его бечевкой. Ну и что? Еще один голос, который я слышу. Ты же знаешь — ночные голоса с холма.

Бекка не могла бы сказать, что поразило ее больше — спокойное признание девушки в хладнокровном убийстве или тот вопрос, который теперь ей предстояло задать, и еще не полученный ответ на него, которого она так боялась...

— Какие голоса? Какой холм?

Резкие черты лица девушки выразили огромное удивление:

— Ты не знаешь? Холм, куда они складывают кости детей. Это их голоса. Я слышу их.

— И я тоже. Мое имя... Та ночь бдения, что давно миновала... Я слышала их плач. И они плакали обо мне...

Девушка расхохоталась прямо Бекке в лицо:

— Сумасшедшая! Вроде меня. Ладно, тем лучше. Ты никому не расскажешь, как я убила своего ребенка, а я буду хорошо заботиться о твоем. Честно. Да все равно, даже если ты и расскажешь, что я с тобой говорила, они решат, что ты спятила. Все же знают, что я не могу говорить, — заключила она уверенно.

Больше Бекка от нее ничего не узнала. Гилбер и Виджи явились домой по прошествии полусуток, незадолго до заката. Карлик собрал им продовольствие и вещи на дорогу, понемногу таская их с хуторских складов. Он же пересказал им разные слухи, которые могли помочь им выбрать более безопасную дорогу к Побережью. Уроженец лесов — Гилбер — на месте изучил начало тропы, которая вела от Благоговения к океану.

— Он показал мне карты, а я ему — какой из городов Коопа связан с Праведным Путем. Бекка, — сказал Виджи, — вы сможете добраться туда месяца за два, если пойдете быстро.

— При удаче примерно так, — вмешался Гилбер.

— Удача? А хочешь, я отстегну тебе полную тыквенную фляжку моей удачи, чтоб путь был полегче? — Виджи подмигнул Бекке, но ей даже думать не хотелось об острозубом оскале этого счастья Виджи, об остром ноже, который оно носит, о той отточенной ненависти, которую это счастье накопило в сердце своем ко всем мужчинам, лишившим его права на выбор, кроме самого последнего.

Она готова была немедленно покинуть этот дом, и с радостью. Теперь, как никогда раньше, она ощущала физическую потребность добраться до города, найти Елеазара, с его помощью побудить всесильных горожан проводить ее до Праведного Пути и очистить Праведный Путь от скверны. Необходимость оставить Шифру на попечение немой приводила Бекку в ужас; брать ребенка с собой в город было нельзя, но что будет тут с брошенной девочкой?

— Но куда же ее девать? — вопрошало ее собственное темное "я". — Даже когда Праведный Путь будет очищен, разве в нем найдется место для калеки?

"Должно же быть такое место! — упрямо кричала Бекка самой себе. — Должно быть! Мне просто нужно время, чтобы продумать это хорошенько".

"Тут и думать нечего", — сказал Червь очень мягко и показал это место Бекке. И черный призрак Поминального холма преследовал ее во снах, пока она не покинула Благоговение ради дальних краев.